Приговоренный жить
Интервью из газеты “Washington Post” (3 апреля 2008 г.), вопросы задавал Дж. Фридом дю Лак.
- Зачем вам понадобилось снимать очередной документальный фильм ?
- Когда тебе говорят: «Эй, сам Мартин Скорцезе хочет снять то, что ты делаешь», то я отказаться от этого не могу. И что, значит, я – сумасшедший ? Наверное, глупый просто. (смеётся) Это же Мартин Скорцезе. У этого человека есть своё видение всего.
- Давайте поговорим о вашем имидже…
- А что это такое ?
- Ну... что есть такой милый рок-н-ролльный бездельник, у которого девять жизней, и который якобы существует в каком-то ином, более текучем измерении…
- Во многом это – правда, но во многом и фантазия. Я по-прежнему стараюсь как-то расти, мужик. Это для меня – по-прежнему увлекательнейшее приключение, все эти дела. Вау!
- Как вы себя чувствуете, когда смотрите на более молодую версию себя самого в старых кадрах, включенных в "Shine a Light"?
- Я говорю про себя: «Какой хороший мальчик! И он все еще здесь!» (смеётся) Мне не верится, что я дотащился до этих дней, но что есть – то есть. Я приговорён к жизни.
- Как вы думаете, сколько вы еще проживёте ?
- Я не Нострадамус, приятель.
- Чем вы занимаетесь, когда за вами никто не наблюдает ?
- Стараюсь не быть... (пропущено цензурой).
- Когда вы дома, надеваете ли вы пушистые тапки, берете из холодильника мороженое и ложитесь калачиком на диван, чтобы посмотреть шоу Опры Уинфри ?
- Диван – да, но Опра – вряд ли. На самом деле, я смотрю передачи об удобрениях.
- Существуют ли в вашей жизни какие-нибудь занятия, которые могли бы удивить окружающих ?
- Ну, я не знаю… То есть, у меня есть собаки, дети. Я иногда выхожу на улицу и занимаюсь садом – в зависимости от времени года. Все мы живые люди, мужик… Это всё одна и та же старая жизнь, как на неё не посмотри. Как сказал Чехов: кризис грозит любому идиоту, ежедневная рутина угнетает каждого.
- Давайте поговорим о публичном имидже Мика…
- Давай! (смеётся)
- Насколько этот имидж приближен к реальности ?
- Трудно сказать… Мне на самом деле не хотелось бы обсуждать своего старого приятеля… Но он гораздо более уверен в своем имидже, чем я.
- Эта расхожая мысль, что он помешан на контроле – правда или…?
- Не знаю. В реальности он не контролирует прямо всё и вся.
- Но зато он составил сам весь сет-лист концерта, который заснял Марти…
- Видите ли какое дело, певец – это тот, кто поет песни. Я нахожусь на сцене для того, чтобы поддерживать его роль. Я всегда оставляю возможность составить сет-лист певцу, потому что у него может в этот день болеть горло, и он не хочет брать такую-то ноту в такой-то песне. Я вмешиваюсь только в случаях, когда, например, я просматриваю сет-лист и вижу, что: «Мик, ты выбрал 10 песен в одной тональности. Как насчет какого-нибудь разнообразия ?»
- А когда вы пишете новый материал ? Вы с Миком бодались, когда работали над «A Bigger Bang»?
- На самом деле – нет. Все проходило достаточно спокойно. Сидишь, например, и говоришь ему: «Что у тебя получилось ? Покажи-ка мне самое лучшее из того, что ты можешь, сэр». Собственно, так и было всегда. Поверь мне, нельзя одновременно бодаться и сочинять песни. Приходится даже целовать кое-кого… кое-куда.
- Недавно вы сказали, что из Мика ничего бы не получилось, не встреть он вас, вроде как «он бы продолжал, как и все, просто парить в мечтах». А кем бы вы были без него ?
- Наверное, тем же самым, а ? Это всё – работа в команде и каким-то образом некоторая химия, что ли.
- У всех время от времени возникают определенные трения, но вы уже скоро 50 лет как вместе. В чем секрет ?
- Просто продолжаешь идти вперед, бэби. Просто вертишь ручку. И происходят всякие вещи. Пока есть на свете музыка, я по-прежнему каждый день чему-нибудь учусь. Я абсолютно ничего не знаю о музыке больше того, что я буду знать о ней завтра.
- Забавно слышать это от парня, чьи риффы и открытая настройка в соль повлияли на стольких исполнителей...
- Я всё еще учусь, я всё еще в поиске. Но если я научил кого-то другого тому, к чему пришел сам, то я очень счастлив. Самое лучшее, что можно сказать о музыканте или писателе – это то, что он передал свой опыт кому бы то ни было.
- Зачем вы отдали в фильме Бадди Гаю свою гитару ?
- Бадди просто великолепно выступил. И я посчитал, что наступил нужный момент – отдать ему свою любимую гитару.
- Ахмет Эртеган повредил голову после того, как упал за кулисами в театре “Beacon”, и спустя несколько недель скончался. Как его смерть повлияла на вас ?
- Это было почти так, когда теряешь отца, но не совсем так. Я в свое время много воевал с Ахметом. Собственно, я и со своим отцом много воевал. Но это было так кратковременно и случалось только время от времени.
- Этот несчастный случай как-то отразился на вашей игре ?
- Нет, бэби. Знаешь, когда кто-то утонул в туалете – значит, он утонул в туалете. Это – рок-н-ролл. В нём нельзя отдаваться эмоциям по поводу каких-то вещей. Уже потом – да, ты начинаешь думать об Ахмете и обо всем том, что он сделал. Он выпустил кое-какую хорошую американскую музыку...
- А вне сцены вы так же относитесь к подобным вещам ?
- Приходится. Если твоя мать умерла, а ты в это время стоишь на сцене, то ты просто не сможешь думать об этом всё шоу напролет.
- Так о чем же вы думаете, когда находитесь на сцене ?
- Я смотрю на свои пальцы и на хорошеньких девочек в первом ряду, а еще я слежу за битом Чарли Уоттса и стараюсь, чтобы этот бит отлетал у нас от зубов. Тут выключаешь свою голову, на самом-то деле. Я ни о чем ни думаю. В общем. Это - улёт. Невесомость.
- И вы никогда не думаете в таком случае: «Черт, я хочу куда-то еще» ?
- О нет. Только бы подольше. (смеётся)
Назад